Проскакивая мимо Цыгана, контролирующего лестницу, я ему кивнул: дескать, все в порядке, и, дойдя до выхода, высунулся на улицу. Обстановка там оставалась практически без изменений, лишь какой-то мужик удивленно поглядывал то на валяющуюся на асфальте дверь, то на дверной проем. А увидев мою черномасочную морду, тут же быстренько нырнул в ближайший подъезд. Да еще в шашлычной Вазгена несколько лиц прилипло к окнам, но, когда мы стали выходить, все любопытствующие моментально скрылись в глубине помещения. Поэтому, стараясь не сорваться на бег, спокойно перешли дорогу и, пройдя через два двора, застроенных трехэтажными панельными домами, загрузились в УАЗ, который сразу же тронулся и резво покатил к промежуточной точке нашего маршрута.
Пока рассаживались, я спросил у Ступки:
— Что, со второго этажа никто даже не появлялся?
Тот, с интересом разглядывая Настю, пожал плечами:
— Слышал я шаги какого-то особо смелого, но в этот момент ты стрелять начал, так этот смелый тут же свалил.
Ну на что и был расчет — все боеспособные сдернут к мэрии, а оставшаяся наверху секретарская шушера никуда соваться не станет. Возможные оперативники, которые тоже могли оказаться в кабинетах, особой опасности не представляли. Вряд ли среди них найдется дурак, который с пистолетом попрет против террористов, осмелившихся на штурм полицейского участка. А вот звонить и рассылать хэлпы они, разумеется, станут. Но не сразу. То есть с минуту после взрыва все будут приходить в себя и соображать, что же произошло? В окошки посматривать, друг на друга недоуменно пялиться. То есть понятно, что где-то что-то взорвалось, но что именно? Может, баллон газовый рванул? Потом наиболее любопытные пойдут вниз. Где нарвутся на очередь Цыгана, и лишь только после этого до оставшихся в здании дойдет, что они атакованы. Тут-то и начнутся звонки да судорожное создание баррикад из офисной мебели. А как раз на этот случай оставшийся недалеко от мэрии Дубинин ровно через пять минут после начала операции должен рвануть остатки нашего тротила. По задумке, это сильно притормозит возвращение полицейских. Сам же Костя, после дистанционного подрыва, пойдет к своему знакомому, за сыном. Где мы и встретимся. Так что пока все идет по плану… Поэтому, удовлетворенно кивнув на слова Цыгана, я улыбнулся Настене:
— Ты как?
Она, одарив меня огненным взглядом, ответила:
— Я-то нормально. А вот ты, Корнев, похоже, окончательно стукнулся кукушечкой о темечко! Нет, я знала, что от тебя можно ожидать всего, но ведь не настолько!
Опешив от столь неожиданной тирады, я вытаращил глаза, не зная, что и сказать. Вообще-то, предполагалось совершенно другое. Думал, будут бурные объятия и страстный поцелуй спасителю. После чего — знакомство моей невесты с парнями. А тут, извиняюсь за выражение, херня какая-то! Брусникина тем временем не унималась, но хоть дала понять причину недовольства:
— Мало того что сам идиот, так еще и ребят подставляешь! Это ведь нужно быть таким недоумком, чтобы в полицейский участок полезть! Самому голову в петлю сунуть!
Федька, сидя на лавочке напротив нас, сначала тоже было удивился, но потом понимающе ухмыльнулся и громким шепотом сказал:
— Видал, Чижик? Вот это и есть настоящая женщина и настоящая любовь! Сейчас Волка морально попинают, а может, и не только морально, зато потом пойдут рыдания на груди и слова безмерной благодарности!
Возможно, многоопытный Цыган и имел дела с подобными барышнями, но насчет Насти он не угадал, так как после его слов она буркнула:
— Все вы — дураки!
И молча уставилась в окно. А я, кажется, начал понимать, в чем дело. Девчонка ведь к страшному готовилась. Пусть даже про Бюро она и не знала, но того, что собирались с ней сделать в полиции, любому за глаза хватит. А теперь у Насти отходняк. Слишком неожиданным получился переход от отчаяния к спасению. Вот ее и плющит. В таком состоянии лучше всего было бы напиться и забыться, но этого пока делать нельзя. Еще можно отвлечь ласками и сюсюканьем. Но это неизбежные долгие слезы и возможная истерика. Кстати, эта истерика может последовать в любую минуту. Поэтому вусмерть поить ее будем позже, а сейчас надо действовать жестко:
— Начнем с того, что я уже три месяца не Корнев, а Волков. Это — первое. Второе — через час после того, как тебя взяли, выяснилось, что запрос относительно вас, барышня, ушел в БОГС. То есть в этом случае и речи быть не могло о простом выкупе. Речь уже шла о Калаянском подполье как таковом. Которое ты, боец, своей необдуманной выходкой поставила на грань провала.
Так, похоже — получается! Теперь Настины мысли вились не только вокруг воспоминаний о похотливых полицаях. Повернувшись ко мне, она недоверчиво спросила:
— Это ты сейчас правду про БОГС сказал?
Я кивнул:
— Баба-ювеналистка, которую ты в лужу уронила, шум подняла. Уж очень ей хотелось тебя на нары закатать. А полицаи, те просто хотели денег. Поэтому ее успокоили, но запрос уже ушел.
— И как вы решились?..
Она не договорила, но было понятно, что имелось в виду. Пожав плечами, ответил:
— А какие еще были варианты? Вечером тебя бы уже передали в Бюро, а там, как ты понимаешь, разговор пошел бы совершенно другой.
Про то, что я собирался сделать одиночный самоубийственный налет, говорить ей не стал. И про то, что самым лучшим выходом для нас обоих считал уход на досрочную реинкарнацию, тоже. Во-первых, этого не произошло, во-вторых, от всего этого слишком попахивало мелодрамой, а в-третьих, зачем лишний раз тревожить любимого человека? И тут Брусникина меня очередной раз удивила. Шмыгнув носом, она заявила: